ДВА СЛОВА
Продолжаю ставить на сайте свои сказки для взрослых.
Новая история не требует никаких пояснений, разве что, хочу заметить следующее:
не стоит пытаться искать прототипы моих персонажей.
Все персонажи – образы собирательные, даже собаки.
С немного грустною улыбкой
и с добрыми пожеланиями для всех
Маргарита Сюрина,
13 января 2014 года, Москва.
«Не существует такой проблемы, в которой
не было бы бесценного дара для тебя»
Ричард Бах, «Иллюзии»
Ефим Петрович был убежденный холостяк.
Уж много лет назад, в далекой юности своей, он убедился совершенно, что положительных и долгих отношений с женщинами быть не может; что все они при длительном контакте теряют непременно весь свой пыл и превращаются из милых и прелестных созданий в отвратительных чудовищ…
Чудовища эти в мировоззрении Ефима Петровича подлежали четкой классификации:
фурии, гарпии, мегеры, горгоны и еще несколько подклассов, забытых нами, к сожаленью,
ввиду частичной нашей малограмотности и весьма поверхностной образованности.
Ефим Петрович в течение всей своей продолжительной сорокавосьмилетней жизни настойчиво трудился над решением одной, чрезвычайно волновавшей его, задачи:
найти и разобраться в механизме, упорно превращавшем всех чудесных, так горячо любимых им, прекрасных дам из – нереид, нимфей, богинь и даже больше – в черт знает что, в то, что мы выше описали…
Вообще-то, Ефим Петрович был успешным человеком: директор фирмы, в дорогом костюме, с наручными швейцарскими часами, в английских, крепких, положительных ботинках. С мужчинами он был лоялен, вежлив, корректен, верен данным обещаньям, порою строг и сух, когда то было нужно, порою весел, если было то уместно, и пользовался уваженьем несомненным.
Но то была, увы, лишь упаковка, красивая удобная коробка, скрывавшая в себе совсем другое, такое, что помыслить даже трудно…
Ефим Петрович все свободное свое время посвящал исключительно женщинам – он был неукротимый, рьяный, истый дамский угодник. Каждую минуту свободного от важных государственных дел времени он проводил именно с женщинами – он их… любил.
И не только в том смысле, о котором вы все сейчас подумали, о нет, гораздо шире:
он ими любовался, он с ними огорчался и смеялся, он с ними молодел и старился, он ими восхищался, наконец.
Их трогательной нежностью, наивностью, мечтательностью, красотой и совершенством, их тонкими манерами, чертами, пропорциями, речью, стилем жизни…
Он удивлялся их невероятным: непредсказуемости, интуиции, коварству, их легкости поступков, ходу мыслей и переменчивым желаньям, наконец.
Он искренне считал всех женщин – умнее и способнее, талантливей и… крепче, да, крепче всех им встреченных мужчин…
Ефим Петрович дошел в своем безумии до того, что все население его апартаментов было особями женского полу: в аквариуме плавали рыбки-самки, две персидские кошки спорили вечно за право лежать у него на коленях, глазастая попугаиха какаду висела на кольце, выкрикивая то и дело: «Браво, Петрович!»; а у ног его покорно лежала огромная овчарка-азиатка, свирепо и одновременно печально взиравшая на все, что намеревалось приблизиться к хозяину.
Эта грозная алабайка, любимица Ефима, уже не раз становилась причиной его ссор с любовницами. Нет, она никогда не обижала подруг, приятельниц, компаньонок и кандидаток; но стоило лишь женщине добраться до, как вы догадываетесь, святая святых – ефиминого тела, как грозная свирепая собака меняла отношение, ворчала, рычала… вобщем, ясно – ревновала.
Ефим Петрович сидел в своем кресле и поглаживал голову своей заступницы.
Шехерезада, а именно так звали собаку, в блаженстве закрыла глаза.
- В тебе – вся разгадка, - сказал Ефим Петрович, - ревность, чувство собственности, желание быть главной и единственной – вот то, что превращает нереид, богинь –
в чудовища, в мегер и… все такое…
Шехерезада открыла глаза и понимающе взглянула на Ефима.
«Какой смешной, - подумала собака, - опять сегодня приведет чужую тетку…»
И правда, Ефим сегодня ждал вечера с нетерпением.
Вчера он познакомился в Совете Федераций с совершенно замечательной девушкой…
Стройна – как яблонька, глаза – как синие озера, а речь, манеры…
- Ну, пойдем гулять! – воскликнул он собаке с нетерпеньем.
- Пойдем скорее! – он вскочил, оделся и вывел азиатку на прогулку.
***
Барбос был славный пес, к тому же очень умный.
Лохматый, черный, длинношерстный, с рыжим брюхом, с красивыми, хитрющими глазами… Он признан был во всем микрорайоне авторитетом уличных собак - за удаль, честь, отвагу, плодовитость, за тонкий ум, ну, как у дипломата, он знал, когда и как себя вести, что можно, что нельзя, что нужно, что не нужно…
Барбос уже давно приметил эту пару – стареющий, но моложавый человек, всегда в начищенных ботинках и – Собака, большая, крепкая, уже не молодая, но… вся такая…
И Барбос влюбился.
Он издали глядел, не приближаясь, помахивал приветливо хвостом, так – каждый день, немного уменьшая расстоянье всякий раз.
Шехерезада перестала лаять уж на Барбоса, вот уже три дня. Теперь она глядела на прогулке, выискивала, где знакомый силуэт…
Шехерезаду очень раздражали все эти тетки в доме у Ефима, при них ей было слишком одиноко и надоело ей все это слишком. В тот день она увидела Барбоса и помахала, вдруг, приветливо хвостом. Барбос заметил знак и, наконец, решился. Приблизился он очень дружелюбно, остановился в нескольких шагах и замахал своим хвостом пальмообразным.
Ефиму это очень все претило. Какой-то уличный бездомный пес, кабель, бродяга, ишь, встал, хвост распушил, что твой павлин…
Шехерезаде же, напротив, Барбос пришелся, видимо, по нраву. Купированный хвост задрав, она припала, вдруг, на две передних лапы, что означало: «Ну же! Поиграем!»
Барбос был удивлен, но тут же подскочил; они обнюхались и … стали кувыркаться!
- Шехерезада! Фу! Фу! Как ты можешь! Эй, ты… как там тебя… ты, Жук! Грязнуля мерзкий! – Ефим был потрясен, обескуражен.
- Шехерезада, фу! Нельзя! Ко мне! На место! Фу! Фу, сказал! Да что ты… черт… Шехерезада! –
Барбос был умный пес, услышав ярость в словах хозяина Собаки, он отбежал на несколько шагов. Шехерезада же, напротив, не послушалась владыку и дернула вприпрыжку за Барбосом…
Ефим невольно, как слабый лист осенний, вдруг, порывом ветра, был увлечен на поводке вперед своею мощною собакой и, неудачно тормозя, в снегу подталом растянулся…
- Фу, сучка, фу! –
Вскочил и сдвинул брови, и голос зазвучал уже с металлом, как обоюдоострый меч из уст:
- Ко мне, сказал!!! – он крепко ее стукнул. Шехерезада сразу присмирела.
- Домой! Пошла!! А ну, давай живее!!! –
Шехерезада сделала глаза печальнее Луны и поплелась уныло к основам домостроя…
А Барбос, глядел ей вслед и думал: «Эх, бедняга! Такая распрекрасная Собака и под пятой у этого… Жука! А главное – она так одинока…»
- Как ты могла! – Ефим глядел сурово, - Подумай, посмотри – лохматый, грязный! Черт знает, что! Как ты могла, не знаю…
Шехерезада ничего не отвечала, глядела виновато и покорно.
А вечером случилась потасовка: когда открылась дверь и «Яблонька» вошла, Шехерезада гневно зарычала, рванулась, рявкнула…
И «Яблонька» исчезла…
Ефим задумался всерьез о происшедшем.
На следующее утро, очень рано, они вдвоем отправились гулять. Вдали сидел Барбос невозмутимо. Шехерезада взвизгнула счастливо. Ефим нахмурился.
- Ну, ты… как там тебя… ну, Жук… Барбос… Барбос! Иди сюда! Иди, зараза…
Барбос поднялся и приблизился с опаской.
- Иди сюда! Иди – играйте! – Шехерезада вдоволь наскакалась.
Ефим Петрович полдня вызванивал «Яблоньку», но она не отвечала.
«Вот хорошо! Подумаешь! Найдем себе другую!»
Ефим обычно долго не грустил. Он к вечеру уже намеревался набрать другой, давно знакомый номер, но вспомнил, почему-то, про Барбоса, как тот все ждал неделю вдалеке, размахивая пальмовым хвостом…
«Каков, однако, пес! Лохматый, грязный! Какой настырный пес! Настойчивый, зараза…»
А вечером им снова на прогулку…
В течение всей следующей недели Барбос встречал Ефима и Шехерезаду на поляне и провожал их до входных дверей. Шехерезада просто ликовала. В ответственный момент Ефим, конечно, опять разрушил все. Нет, он не мог позволить, чтобы его породистая сука вдруг принесла невиданный приплод, помет из полукровок… Он не волновался по поводу ответных штук Шехерезады - с тех пор, как «Яблонька» ушла из его жизни, он дал «отбой» всем многочисленным подругам…
Барбос пропал. Шехерезада грустно смотрела вдаль и изредка скулила. Она теперь совсем не танцевала, как раньше, как она всегда любила, кружась по комнате за собственным хвостом…
Дни шли и месяцы тянулись…
Ефим стал плохо бриться и зарос. Он пригласил к себе домой отличного стилиста, по имени Нинель. Как вам уже известно, все, что Ефима окружало, было всегда лишь особями женского полу. Нинель в этом пространстве - своеобразное исключение из правил. Ефим задумчиво рассматривал в зеркальном отраженье свое лицо, смотрел, как быстро, лихо, мелькают ножницы вокруг его лица…
- Нинель, - сказал он тихо, - скажи, Нинель… я привлекательный мужчина? –
Нинель застыла и невольно хохотнула:
- Бог мой, Ефимушка, да что с тобой такое? Как-будто ты не знаешь… неужели… тебе, что, кто-то отказал?.. –
- Не в этом дело! – Ефим поморщился и покраснел немножко.
- Спрошу иначе: вот скажи, ты можешь… ты все же… женщина, Нинель… могла бы
ты полюбить бродягу, проходимца, грязнулю и… черт знает что такое?! –
Нинель вздохнула грустно, рассматривая в зеркало Ефима.
- Любовь ведь – зла, Ефим, и все возможно… -
- Как все у вас, у женщин, это просто! – вспылил Ефим, - Бродягу! Проходимца! –
А сам подумал: «Вот, любовь! Любовь собачья…»
Ефим взял три дня за свой счет. Ну, то есть, за счет своей фирмы. У него было два важных дела – во-первых, он рыскал по микрорайону, разыскивал, где только мог, Барбоса. И просто удивительно – нашел. Барбос сидел в одном из дворов в домике на детской площадке и чего-то настойчиво ждал. Ефим его позвал, но тот не отозвался.
Он явно игнорировал Ефима. Тогда Ефим уселся на скамейку поблизости. Минут так через двадцать из ближнего подъезда вышла немолодая женщина с собакой…
Барбос вскочил и ринулся навстречу… Собака радостно залаяла, метнулась, а ее хозяйка ужасно рассердилась и стегала свою собаку, а потом Барбоса…
Ефим следил за ними, затаив дыханье. Когда они ушли, он подошел к Барбосу.
- Эх ты! Как ты… а что Шехерезада?! Она, ты знаешь, все грустит, а ты! Ах ты, мерзавец!
Ефим сердито плюнул и пошел к себе домой. Через минуту почему-то оглянувшись, он вдруг увидел, что Барбос – идет за ним.
- Ты что?! Иди, иди скорей к своей подружке новой! Предатель! Ловелас! Развратник! Бабник! Кабель! – Ефим совсем уж распалился.
Барбос, вдруг, лег на тротуар и лапой нос прикрыл.
- Что, братец, стыдно? – и у Ефима потеплел тут голос, - конечно, понимаю… ты же пес… ну… то есть… ну… а все-таки… не знаю я, что делать! -
Ефим пришел домой в сопровождении Барбоса, тот отстал лишь на подходе, на углу у дома. Уже был Май, и распустились вишни, лужайка зеленела, шелестела…
Ефим привел гулять Шехерезаду. Невдалеке, под липой, зашуршало, и из травы, как из зеленых волн, навстречу вынырнул Барбос – Шехерезада залаяла, подпрыгнула, метнулась… обнюхались. Барбос залаял тоже и сделал вдруг акробатический этюд – на дикой скорости промчавшись по лужайке, перевернулся в воздухе, свалился наземь и принялся кататься по траве… Шехерезада просто ликовала!
Тогда Ефим решил бесповоротно.
***
Вы не поверите, в такое сложно верить, через семь месяцев, зайдя к Ефиму в гости, в шикарные его апартаменты, увидела я на ковре персидском огромную собаку, алабайку, вокруг нее скакали и играли шесть разномастных и смешных щенков…
- К ней не ходи! Ты знаешь, алабайки ревнивы очень, а к щенкам – особо… сюда пройди. Ефим открыл мне двери в гостиную, в которой на кольце под самым потолком два попугая Какаду, самец и самка, сидели и искали друг у друга что-то в перьях….
- Браво, Петрович! – закричал один.
- Браво, Барбос, браво! – второй ответил.
Из-под дивана выскочила кошка - пушистая, персидская, пожалуй, и бросилась под стол – резной, массивный, наверное, индийский…
А оттуда раздался звонкий лай, возня, и показался лохматый пес чернявый, удиравший от разъяренной кошки…
Подошел ко мне, обнюхал и замахал своим большущим, пушистым пальмовым хвостом…
- Барбос! Ты вечно споришь с Василисой! Ты не дразни ее! – сказал Ефим сердито.
Барбос, вдруг, на пол лег и виновато накрыл своею лапой нос…
А Василиса, с победным видом отодвинув скатерть, прошествовала, гордая, к дивану, на котором…
Да, правда, я совсем забыла! Ты помнишь, мой читатель, те три дня – второе дело было у Ефима. Теперь оно, второе это дело, сидело на диване, лучезарно улыбаясь…
Вернее, не оно, конечно, а – Она.
Она была стройна – как яблонька, и лишь немножко, где талия, - кругла и даже слишком… наверное – полгода… может – больше…
- Знакомьтесь, - у Ефима дрогнул голос, - моя жена…
***
Пожалуй, ты можешь возразить мне, мой читатель – что убежденный холостяк
не станет…
Наверное, не станет – я не спорю.
Опять же, скажешь ты, что нет гарантий, ведь милая и юная жена, со временем,
конечно, превратится…
Наверно, превратится – я не спорю.
Я все это придумала, пожалуй, лишь потому, что встретила однажды… Барбоса.
Уличного пса, который был признанным авторитетом – за доблесть, ум и честь, за плодовитость и… за сердечность.
Вот и все, пожалуй…