В.А. Кибальникова «Я ПОМНЮ…»

Содержание рубрики «Я помню...»

 

С тех пор, как осталась одна, я очень любила встречать утро 9 МАЯ в одиночестве.

С утра раздавались звуки марша, я тут же выходила на лоджию, смотрела вниз – на дорогу вдоль набережной стекались с разных сторон  колонны военных из разных частей, из близлежащих училищ. Автобусы, на которых многие приезжали издалека, выстраивались вдоль Москвы-реки и вдоль Яузы. Утро чаще всего было прохладным. Колонны на какое-то время рассыпались, а потом, часам к девяти, снова выстраивались в шеренги, вперед выдвигались знаменосцы, и под звуки своих оркестрантов колонны уходили под Большой Устьинский мост, вытягивались в одну общую колонну и, печатая шаг, продвигались к Красной площади. И я уже не была одна, а была причастна ко всему происходящему.

Сам парад я бежала смотреть по телевизору, и как только он близился к концу, снова выходила на лоджию. Раньше, когда еще во всех парадах участвовала военная техника, часть боевых машин уходила на Большой Каменный мост, а часть поворачивала к «высотке» и шла дальше – на Таганку. Колонны военных четким строем доходили, опять же, до Устьинского моста и тут свободно рассыпались.

А вечером я смотрела уже с друзьями на огни салюта, который с годами становился все более скромным, но все равно – это был салют Победы. Каждый раз я плакала в Этот День – прекрасно понимая – чего стоила НАША ПОБЕДА.

Сегодня, в день 65-летия Победы, тоже буду смотреть салют – с комом  в горле – и вспоминать все то, что хранит моя память…

Мой отец, скульптор Александр Кибальников, перед самой войной работал над скульптурой «Счастливая семья»  -  папа, мама, сынишка на плечах отца и рядом дочка. Вот эту семилетнюю девочку как раз и изображала я, крепко прижимая к себе большого плюшевого мишку. Мишка был одолжен у знакомых, его пришлось вернуть. Я долго просила купить мне какого-нибудь мишку, но…

Но именно в те же дни воспитанницы детского дома подарили мне маленького мишутку, сделанного своими руками. Он был песочного цвета, совсем маленький, его можно было прикрепить к платью, к воротнику пальто, так как к спинке мишки была приделана маленькая английская булавка. Я очень любила этого мишутку, но его у меня украли, и подарка этого мне не хватало всю жизнь. А девочки были из спецдетдома для детей репрессированных родителей, о чем я, конечно, узнала позже, а осознала еще не скоро. В этом приюте работала моя тетя, а я иногда туда приходила.

Я же в это время символизировала счастливую девочку счастливого семейства, которое в скульптурном изображении стояло высоко на крыше многоэтажного дома в центре города, рядом с городским сквером «Липки». Потом я пошла, еще в мирные дни, в первый класс, а закончила его уже в 41-ом.

Какое-то время спустя всех потрясла фотография, помещенная в центральной газете, фото называлось «Таня» - запрокинутое лицо девушки с петлей на шее…

И вскоре я снова позировала отцу. Помещение, которое папе разрешили занять под мастерскую, принадлежало студии кинохроники «Нижнее Поволжье». Там было очень холодно, а я лежала – такой девушка-подросток с едва наметившимися женскими припухлостями – в одних тонких трусиках, тоже с запрокинутой головой и с петлей на шее… Фигура только что снятой с виселицы девушки цементировала всю композицию: убитая горем и сразу состарившаяся мать, скорбно зажавшая рот рукой, срывающий с себя фартук рабочий, готовый идти на фронт; брат-подросток, припавший на колено юноша, видимо, дающий слово отомстить. И чуть в стороне, в глубине, но, конечно, самой главной была фигура Сталина… Его успокаивающий жест говорил о том, что он с народом, обещает, что никто не будет забыт и мы придем к победе… Композиция называлась «1941 год». Когда она была выставлена на всеобщее обозрение – было так много отзывов, столько слез – шел где-то сорок шестой – раны были так свежи… А что Сталин? Ведь большинство верило – он с НАМИ… Очень много можно было бы вспомнить о тех годах.

А вот первый салют по случаю взятия Орла я хорошо помню. Почему-то  во дворе я оказалась одна. На горке были сложены доски, края тех, которые были сверху, свисали, И на них, пружиня, очень хорошо было подпрыгивать, что я и делала. В небе рассыпались огни, слышались залпы, и я кричала от восторга, думаю – что уж тут лукавить – больше от необычности и красоты, чем от глубокого понимания значительности происходящего.

И последнее, о чем мне хочется рассказать, что помню я все 65 лет после Победы и даже дольше, поскольку речь идет еще о военных годах… Это – я помню двух Аркадиев – Аркадия Большого (в смысле возраста, хотя ростом он был меньше) и Аркадия Маленького. Мы своим классом много ходили в госпитали, готовили всякие подарки – самоделки, и угощение к праздникам -  родители делали целые ведра винегрета, а мы собирали булочки, которые нам давали в школе. А еще я ходила со своей самой близкой подружкой в госпиталь, над которым шефствовала мамина организация. Мы регулярно посещали офицерскую палату, где, как раз, и лежали оба «Аркаши».  В длинных халатах с закатанными рукавами мы изображали с Нонкой какие-то сценки, пели, танцевали. Питание у этих раненых было получше, чем обычно, и мы по дороге домой в карманах платьишек находили даже сладости, а лучшей пшенной каши, которой они нас угощали, я в жизни не ела. Оба Аркадия готовились к выписке и подарили на память небольшое фото, где они вдвоем. Этот снимок и сейчас у меня. Не знаю, остались ли живы мои – Аркаша Большой и Аркаша Маленький, ведь до Победы оставалось воевать еще целых два года…Через несколько лет нашу школу перевели по другому адресу. И это было то здание, куда я ходила в госпиталь. Мне очень живо представлялось, что вот, я открою дверь класса и увижу ряды коек с раненными… Домой после уроков я возвращалась той же улицей, по которой в темноте, крепко держась за мамулины руки, мы вместе с Нонкой ревниво – кому больше уделялось внимания – обсуждали прошедший вечер в госпитале.

Вот и все.

С тех пор прожита большая жизнь, но все так близко, так рядом.

Где бы я ни была, очень многое не давало забыть о том, что выпало на долю наших отцов и нашего поколения.

Работа отца над созданием мемориала Брестской крепости – об этом не скажешь в двух словах. Принимал в ней участие и мой муж, тоже скульптор, Володя Бобыль. Думаю, что именно тогда настигла его смертельная болезнь – настолько тяжело все это было.

Отец думал продолжить работу. Он хотел в материале передать трагедию женщин и детей, когда немцы гнали их через мост, как живой щит.

Не сомневаюсь, что мне снова бы пришлось стать ему живой натурой.

Я бы смогла, я бы выдержала…

 

Содержание рубрики «Я помню...»