Черные корабли
Полюбуйтесь-ка! Черные корабли на рейде!
Все черным-черны – вороны, да и только!
Не до смеха тут! Гляньте, кто на них прибыл:
Тоже сплошь черны – что шляпы, что панталоны!
Киносита Мокутаро (1885-1945)
Такое стихотворение написал японский поэт, представитель раннего японского символизма, полностью ориентированный на лозунг «Учиться у запада!», выдвинутый в эпоху реставрации Мэйдзи (1868-1912). Киносита Мокутаро писал в стиле поэзии «киндайси» и чаще всего обращался к «западным» темам в своем творчестве, был известен как знаток и ценитель «западного» искусства. Вот, например, его стихотворение, написанное под впечатлением от картины американского постимпрессиониста Дж. Уистлера «Ноктюрн в синих и золотых тонах»:
НОКТЮРН
Золотой и синий – тона ноктюрна.
Бесподобный дуэт весны и лета.
В юном Токио песни старого Эдо.
Свет и тени в моем смятенном сердце.
Но откуда же у японца-западника такой совершенно традиционный взгляд на «черные корабли», как называли вплоть до конца 19-го века в Японии флот иноземцев?
Эта традиция давнишняя, берущая свое начало в эпохе великих географических открытий и выдающихся мореходов, испанцев и португальцев. Именно португальцы первыми оказались у берегов Японии в 16-ом веке, а их привычные одежды и даже цвет кораблей, действительно, нередко был именно черным. Мы не станем подробно разбирать в этой статье, одежда ли иностранцев, манеры ли поведения или нечто другое стало причиной строгой политики «железного занавеса» в Японии на протяжении более чем двухсот лет, с 1639 по 1854 годы, когда под страхом смертной казни было запрещено вести любые переговоры с иноземцами или же уезжать из страны. Так или иначе, но следует признать сегодня – подобная политика жестокой самоизоляции была вынужденной и абсолютно разумной. История человечества знает немало примеров, когда экспансия «западного» образа жизни, культуры и религии заканчивалась падением древних самобытных культур и государств, и даже вымиранием целых народов на континентах (или же островах), где местное население дружелюбно принимало «черные корабли» с прибывшими на них «белыми людьми». Очевидно, японская государственность была весьма развита уже в 16-ом веке, очевидно, что мировоззрение главенствующего тогда сословия – самураев – позволило Японии сделать правильный выбор в те далекие времена. Самурайская Япония – маленькое островное государство с самобытной культурой, религией и всем образом жизни – сумела сохранить себя в глобальную эпоху колонизации Европой всего мира. Потомки древних переселенцев из Великой Поднебесной Империи и сегодня занимают далеко не последнее место в политике, экономике, культуре и науке всего человечества.
И не задерживаясь более на истории, обратимся к японской культуре, постараемся понять, какие самобытные качества позволяют Японии оказывать вполне ощутимое влияние на мировоззрение и миропонимание человечества и сегодня, как и сто пятьдесят лет назад, когда «железный занавес» в Японии рухнул, портовые города открыли для иностранных судов и… началась экспансия японской культуры во внешний мир.
Основанием каждой культуры всегда служит религия, независимо от того, нравится это кому-нибудь, или же нет. Без религии культуры не существует, атеизм служит основанием исключительно бескультурью. Тому есть много подтверждений, неоспоримых фактов, примеров, когда даже атеизм обрастал вдруг «новою верой», становясь религией ради культурного развития. За всю свою жизнь я так и не встретила истинного атеиста, хотя увидела немало людей, так себя называвших. Через полчаса беседы эти люди начинали говорить : «я верю в то…» или «я верю что…», признаваясь последовательно в своей религиозности, просто очень узко-самостоятельной. Религии бывают очень разные, их много больше, чем принято считать. Узко-самостоятельные религии, как правило, либо так и затухают, не создав ничего значительного, либо расцветают однажды прекрасным огромным цветком, каждый день находя новых сторонников. Так возникли и самые многочисленные, самые известные сегодня мировые религии – из уст пророков. Просветленных людей, говоривших непосредственно с Богом, или с Абсолютом, каждый выразит это по-своему, в своем стиле, характере или манере. Мохаммед говорит иначе, чем Илия, а Будда иначе, чем Моисей.
Мы говорим о Японии – стране с ярко выраженной культурой и лежащими в ее основе несколькими религиями. Самобытная религия СИНТО – религия многобожия, подробно о ней мы здесь говорить не станем. Но два слова о ДЗЕН-БУДДИЗМЕ сказать необходимо. Само слово «дзен» восходит своими корнями к санскритскому термину «дхьяна» (сравните по звучанию с русским словом «дыхание») и означает «глубокое сосредоточение». Другие названия дзэнской традиции – Сознание Будды и Сердце Будды, означают великое сострадание. Главная традиция дзэн – передача учения «от сердца к сердцу», без слов. Первым патриархом дзэн-буддизма принято считать самого Гаутаму Будду, вышедшего однажды к народу с цветком в руке и долго молчавшего. Он просто любовался цветком и молчал, а все недоумевали. И только один монах, вдруг, просиял, как Солнце, потому что он понял Будду. Это был Махакашьяпа, ставший вторым патриархом школы дзэн. В пятом веке нашей эры монах Бодхидхарма, бывший уже 27 патриархом дзэн в Индии, принес это учение в монастыри Шаолинь, и уже из Китая дзэн ( на разных языках – «чань», «сон», «тхиен») распространился по всем дальневосточным странам. В 653 году японский монах по имени Досе прибыл в Китай для изучения философии и боевых искусств, он стал первым учителем дзэн в Японии. Дзэн - буддизм поначалу был религиозно-философской системой, доступной только высшим кастам: императору, императорскому двору и самураям. Всем тем, кто много времени посвящал наукам и искусствам. Японская элита полностью переняла традицию Поднебесной Империи - правители должны быть очень образованны. Лучшие воины должны быть очень образованны. Здесь вполне уместно, с моей точки зрения, вспомнить Конфуция, но только на одно мгновение, просто чтобы… не забывать. Женщины в Японии – тоже должны быть очень образованны. Японская императрица Такибана Какико очень много сделала для распространения учения дзэн в своей стране. При ней, а это 9 век нашей эры, был построен первый храм дзэн - буддизма в Киото. Сегодня дзэн – буддизм очень распространен и в Японии, и во всем мире. Приверженцев этого учения миллионов десять или уже и несколько больше. С моей точки зрения тот факт, что учение распространилось именно под этим названием, бесспорно свидетельствует о том, что только японцев «западный человек» понял хорошо и правильно, ни китайцев с их чань – буддизмом, ни корейцев с их сон - буддизмом, ни, тем более, вьетнамцев с их тхиен-буддизмом, европеец (в широком смысле этого слова) слушать не желал. Услышал он, правда, громкие трубы Тибета и даже обратил внимание на Индию, наконец, особенно после Махатмы Ганди. Но об этом мы не скажем больше ни слова, потому что статья эта о Японии. Удивительное дело, буддисты намного раньше современной науки узнали, что в основе всех вещей находится… пустота. То есть – вакуум. И проходя сквозь эту «пустоту» человеческое сознание постигает «природу вещей». Существует и сегодня множество буддийских практик достижения состояния «просветления», как сказал бы древний грек - достижения гармонии.
Дзэн – буддизм практикует интуитивное проникновение в природу вещей, через озарение, подобное «вспышке молнии» - САТОРИ оно называется. И сразу же становится понятно, что такая практика очень близка людям искусства, привыкшим жить «по вдохновению и озарению» независимо от национальности, вероисповедания или гражданства. В японской традиции, по аналогии с китайской традицией, существует понятие БУНДЗИН – мастер искусств ( «вэньжень» по-китайски), всесторонне образованный деятель культуры, который пишет стихи и прозу, рисует, понимает искусство икебаны и чайной церемонии. Смысл жизни бундзина заключается в достижении гармонии с миром и с самим собой, он отдает предпочтение тишине и покою, живет по принципу фурю – «ветра и потока» и рассматривает собственную жизнь как мгновение в потоке астрономических величин.
Так уж задумано природой и Создателем, что человек всегда начинал выражать свое мировоззрение в первую очередь в словесной форме, поэтому и литература, особенно поэзия, всегда наиболее ярко выражает квинтэссенцию эстетики и этики религиозно-философских взглядов.
И мы начнем с японской поэзии. Один из самых древних стилей японской поэзии – пятистишия ТАНКА, это золотая классика японской поэзии. Здесь уже есть все, что выражает истинно японскую эстетику: и удивительная живописность, и недосказанность, и краткость (сестра таланта). Сегодня и нам (европейцам) широко известны две древних антологии японской поэзии: сборник «Старые и новые песни Ямато» 10 века и «Собрание мириад листьев» - более ранний, восьмого века нашей эры. Указываю я именно в такой последовательности потому, что на раннюю антологию «Собрание мириад листьев» - «Манъесю» - вновь обратили внимание даже в самой Японии только в конце 19-го века и только благодаря стараниям замечательного реформатора эпохи реставрации Мэйдзи, японского поэта Масаока Сики (1867-1902). Он одновременно обратился к ранним произведениям Японии и к «западному» искусству и литературе, он был серьезный теоретик, например, выдвинул принцип СЯСЭЙ – принцип отражения жизни и сопереживания объекту вплоть до полного слияния с ним. Многие следовали потом этому принципу. Он создал учение о двух «типах» красоты – активном и пассивном – западном и восточном. Он призывал японских бундзинов занимать активную, деятельную сторону на рубеже веков. Сам он, будучи теоретиком-бунтарем, писал в основном именно пятистишия, посмертный сборник поэта – «Песни бамбукового селения» состоял из 550 танка. Он умер очень рано, и всю свою короткую жизнь болел туберкулезом. СИКИ – псевдоним, на японском это означает «кукушка», поэт взял себе это имя, связав свою жизнь со старинной японской легендой о том, что когда кукушка поет, у нее идет горлом кровь.
В 1919 году в России Анна Андреевна Ахматова напишет одно из своих замечательных стихотворений:
Я спросила у кукушки,
Сколько лет я проживу…
Сосен дрогнули верхушки,
Желтый луч упал в траву,
Но ни звука в чаще свежей
(японская поэтесса здесь и закончила бы пятистишие - танка, но русский поэт пишет дальше)
Я иду домой,
И прохладный ветер нежит
Лоб горячий мой.
Трудно сказать сегодня, что знала Анна Андреевна о Масаока Сики, и что знала она о японской поэзии. Это требует отдельного исследования. Но совершенно очевидно, что могла она знать уже очень многое. Это время в России и Европе характерно повышенным интересом к культурам Востока и древних цивилизаций. Анна Ахматова называет один сборник своих стихотворений «Подорожник» (1921 год), а другой - «Тростник» (1924 год). Как это странно, не правда ли?
«Песни Ямато прорастают из семян сердец людских, обращаясь в бесчисленные листьяслов…» писал один из японских поэтов о старинных антологиях пятистиший. Казалось бы, невозможно придумать уже ничего, что выражало бы еще ярче и еще лаконичнее идеи дзэн-буддизма, нежели пятистишие. Но дзэн же учит понимать без слов, стремиться к совершенному минимализму. И японцы создают новый стиль поэзии в 15 веке – это широко известные сегодня ХАЙКУ, всего лишь три строки стихотворения, в которых схвачены пространственные и временные связи явлений и предметов, уловлен ритм вселенских метаморфоз… в трех строчках? Вот именно. Поначалу хайку были очень тесно связаны с искусством икебана и чайной церемонией, и с графикой ХАЙГУ. Поначалу это были… куплеты что ли, или стишки в альбом, как это было принято писать в альбом и даже рисовать в альбом у русских дворян. И ведь рисовали-то (у нас) в альбомы: Пушкин, Грибоедов, Лермонтов, Жуковский, Гоголь Николай Васильевич и многие, многие другие. Ну и писали, иногда, кто прозу, кто стихи. Вот и японцы так поначалу развлекались, писали друг другу короткие поздравления, всякие пожелания, иногда встречались удачные. Но в целом, хайку в то давнее время, в 15 и даже в 16 веке, считался низким и плебейским стилем, языческим стилем.
А почему все так переменилось? А просто родился такой человек – Мацуо Басе ( 1644-1694). Он был удивительный человек. Мацуо Басе обошел всю центральную и северо-восточную Японию с котомкой за плечами и с дневником-ежедневником, куда заносил свои впечатления в виде «беглых заметок» - трех строчек хайку. Он первым сформулировал пять категорий хайку: ваби (одиночество), саби (необратимость времени), сибуми (переживаемое мгновение), каруми (легкость изображения серьезного), фуэки рюко (восприятие вечного в постоянно меняющемся). Басе писал так просто, как никто не писал ни раньше, ни после него. И, может быть, только у Басе все так понятно даже не японцу… но японцу понятно и близко особенно. Он поднял жанр хайку на невиданную высоту – из игривых когда-то строчек-поздравлений родились неуловимо-легкие строки о смысле человеческой жизни… В 1794 году, когда прошло сто лет с момента его смерти и сто пятьдесят с момента его рождения, по проложенному и уже официальному маршруту Старца устремились сотни последователей. Еще раньше такой стиль написания хайку становится уже традицией и стилем жизни. Вслед за Басе приходят другие великие поэты трехстиший: Еса Бусон (1716-1783) и Кобаяси Исса (1769-1827). За ними - многие другие. Трудно поставить кого-нибудь в истории японской культуры на один уровень с Мацуо Басе по силе его влияния на развитие искусства как в самой Японии, так и в других странах. Трудно, но возможно.
Я поставлю рядом имя - Кацусика Хокусай (1760-1849) – не побоюсь сказать, Великий художник Японии. «Хокусай – личность слишком громадная, чтобы поддаваться изучению. Это один из титанов человечества. По его гениальному мастерству, по его вечной неудовлетворенности собой и постоянному стремлению к идеалу, его можно сравнить только с Леонардо…» так написал о японском мастере Игорь Грабарь. Отчего же замечательный русский художник и один из выдающихся, самых деятельных людей отечественной культуры первой половины двадцатого столетия сравнил вдруг Хокусая с Да Винчи?
Кацусика Хокусай был приемным сыном мастера зеркальных дел Накадзима Исэ. За свою достаточно долгую жизнь художник создал 30 000 произведений: гравюр, рисунков, иллюстрированных книг, живописных полотен. Сегодня он известен нам (европейцам), в основном по своим великолепным сериям цветных гравюр : «36 видов горы Фудзи», «53 станции Хоккайдо», «Виды замечательных мостов», «Путешествие по водопадам провинций». Гораздо меньше знаем мы о его живописных работах, например, о его картине «Дай Дарума», общая площадь которой составляет 180 кв. м. Хокусай работал много в жанре СУРИНОМО – это гравюры малых форм, они создавались художниками и поэтами вместе, издавались частным образом и на очень хорошей бумаге к праздникам и значительным событиям. То есть, поначалу, тоже низкий стиль поздравительных открыток… но мастерство художника способно поднять до небес даже и самый низкий жанр. Одни из наиболее известных суриномо Хокусая: «Игра в раковины с написанными на них стихами поэтов Гэнроку» и «Посвящение лошадям». Художник иллюстрирует Антологию «Стихи ста поэтов в пересказе няни» в 1834-1840 и разрабатывает очень интересную концепцию в теории изобразительных искусств. Настолько интересную концепцию, что у многих его преемников и последователей в двадцатом веке, особенно у «западных», ум за разум заходит, в самом буквальном смысле этих слов. В 1812-1814 годах Хокусай основывает новую теорию – ХОЭНРОН – объявляющую, что в основе всех форм мира лежат геометрические фигуры. Японский художник разрабатывает теорию «круга-квадрата» достаточно подробно. Одновременно с этим он провозглашает принцип «универсализма», когда все самое неприглядное, незначительное и даже мелкое – все без исключения достойно кисти художника. С 1814 года Кацусика Хокусай работал над сборником «МАНГА», эта работа продолжалась много лет. В собрании ГМИИ имени А.С. Пушкина в нашей Москве находятся все 15 томов этого сборника гениального японца по теории искусства. Вот вам и ответ на вопрос, отчего Игорь Грабарь сравнил Хокусая с Да Винчи. Вот вам и первоисточник новаторских идей русского авангардного искусства… но и не только русского. Даже в большей степени влиянию японской культуры были подвержены художники Европы и Америки. И испытывать это влияние они начали раньше, чем наши соотечественники. Раньше стали европейцы и отражать японскую культуру в своих произведениях. И отразили они, как и полагается это делать западным людям по отношению к людям восточным – все совершенно зеркально. Расскажем все по порядку.
«Наконец-то! Уже пятая страница статьи, а мы только начали говорить о зеркальных отражениях, заявленных в названии!» - воскликнет в этом месте читатель. Далее он задаст справедливый вопрос: « Зачем было нужно тратить столько времени на предысторию?»
Все очень просто: чтобы ясно представлять себе, что именно происходило в совершенно изолированной самурайской Японии, закрытой для всех инородных влияний. А происходил в ней, что совершенно очевидно, золотой век культуры и искусства, точнее говоря – два века. Однако же с экономикой страны происходило нечто совсем другое. И вот, в 1854-1855 годах случилось падение «железного занавеса» Японии, границы открывают, открывают портовые города для иностранных судов, для международной торговли и всяческого обмена: культурного, технического и так далее. Происходит разрушение благосостояния японских самураев, иначе говоря, обнищание высшей касты общества, и собранные несколькими поколениями японской элиты коллекции произведений искусства выносятся… на рынок.
Вероятно, что едва ли не каждый корабль иностранных держав уходил от берегов Японии груженный «сувенирами» - старинными рукописями, цветными гравюрами, живописными холстами. По мировому Океану разносят моряки новую весть - об удивительной стране Восходящего Солнца, о ее необычных традициях, о ее самобытной культуре. Разносят и оставляют в портовых городах Старого и Нового света и образцы японского искусства и культуры.
И эта новая весть о новом искусстве накрывает гигантской волной Европу, Америку и Россию, как девятый вал, как цунами, как известнейшая «Волна» Хокусая.
В Россию одним из первых принес весть о японской культуре А.В. Вышеславцев, работавший врачом на клипере «Пластун» и ходивший к берегам Японии в 1857-1859 годах. Он привозит в Россию японские картины, книги и альбомы и передает их в Общество поощрения художеств в Санкт-Петербурге, для исследований и представления русской публике. Так было тогда принято поступать в России среди образованных людей.
Несколько позже, русский морской офицер, Сергей Николаевич Китаев (1864-1927) привозит свою коллекцию японского искусства в наше отечество. Он служил на флоте с 1885 по 1895 год, ходил к берегам Японии на фрегате «Владимир Мономах», клипере «Вестник» и крейсере «Адмирал Корнилов». И каждый раз Китаев приобретает японскую живопись и графику. Он был пропагандист японского искусства, восторгался им. Сергей Николаевич и сам хорошо рисовал, он даже посетил могилу Хокусая в одно из своих пребываний в Японии. Впервые коллекция Китаева была показана в 1896 году в Академии художеств Санкт-Петербурга, а в 1897 – в Историческом музее Москвы. После подписания Портсмутского мира с Японией в 1905-1906 коллекция Китаева была представлена в Большом зале Общества поощрения художеств Санкт-Петербурга. В 1916 году Китаев уезжает в Европу на лечение и оставляет коллекцию на хранение в Румянцевском музее. Как вы уже догадались, обратно в Россию он уже не вернется. В 1924 году коллекция С.Н. Китаева передана в ГМИИ им. А.С. Пушкина. Она и составляет золотое ядро сегодняшней богатейшей коллекции японского искусства Музея изобразительных искусств в Москве.
С 1890 годов в России растет увлечение японским искусством, японские гравюры изучают и собирают: А. Бенуа, И. Грабарь, М. Ларионов, многие другие. Остроумова-Лебедева пишет: «После Дюрера на меня имели большое влияние японцы… думать о красоте, заключенной в линии, способной выражать все на свете – и чувство, и форму, и темперамент художника, и песню…». На рубеже веков в России интерес к древним культурам и к искусству и культуре Востока достигает своего апогея. Михаил Ларионов открывает в Москве знаменитую выставку своей коллекции лубков: русских, персидских, китайских, японских. Начинают и переводить на русский китайскую и японскую литературу, например, В. Марков издает первый сборник китайских поэтов, названный «Свирель Китая». Одновременно и совершенно при этом зеркально с эпохой реставрации Мэйдзи в Японии – в России начинается… Серебряный век искусств, в то время, когда японцы учатся у «запада», русские учатся у японцев, китайцев, у всех восточных культур. Будто из небытия всех русских деятелей культуры и искусства захватывает вдруг идея «универсализма» и синтеза искусств. Породив в бесконечных исканиях бесконечное множество всяческих «измов», русские приходят и к идее кубо-футуризма, наконец. А в 1913 году в футуристическом театре, на премьере пьесы В. Хлебникова и А. Крученых «Победа над Солнцем», Казимир Малевич впервые выполняет эскизы декораций, занавеса и костюмов в «геометрическом» стиле, сводя все к простым геометрическим фигурам… теория «круга-квадрата»!
«Супрематизм начался в 1913 году», - скажет Казимир Малевич. Но нам теперь известно, что ровно на сто лет раньше супрематизма, в Японии уже был Кацусика Хокусай с теорией Хоэнрон. Знаменитые футуристические книги - рукописные, оригинальные, на особой бумаге, совместный труд поэтов и художников – словно русские… суриномо двадцатого века!
Даже названия этих книг звучат совсем по-японски, только вслушайтесь: «Тэ-ли-ла», например. Художники рисовавшие в этих книгах, известны всем: Ларионов, Гончарова, Филонов, Розанова…
Ольга Розанова (1886-1918) была не только интересным художником, но и высказала несколько любопытных теоретических обоснований современного искусства. Вот, для примера, отрывок из ее работы «Основы нового творчества и причины его непонимания»:
« Мир – мертвая глыба, изнанка зеркала для невосприимчивой души и зеркало непрестанно возникающих отражений для зеркальных душ… как отражает мир наша душа? Чтобы отражать – надо воспринять. Чтобы воспринять – коснуться – видеть… очарование видимого, обаяние зрелища приковывает взгляд художника, у него возникает желание отразить мир и, отражая его, отразить себя – импульс интуитивный, намечающий тему…»
Вот вам и краткое обоснование названия моей статьи – «Зеркальные отражения культуры Японии…»
Достаточно знать хотя бы одну живописную работу Ольги Розановой, названную «Зеленая полоса», чтобы понять, о чем идет речь. Когда я впервые увидела эту работу, я моментально вспомнила тантрийскую мантру, вычитанную мною в возрасте восемнадцати лет: « Надо быть как полый бамбук…» Я один раз в своей жизни читала ТАНТРУ и, следует признаться, ничего не поняла, кроме того, что мысли – как облака, они плавают свободно в эфире, заплывая иногда в наши головы… потому если ты будешь «как полый бамбук», есть вероятность, что в твою голову «заплывет» красивая и полезная мысль. Как поступить, если в твою голову «заплывет» нехорошая мысль, там не объяснялось. В древних книгах Востока есть такая особенность и, даже опасность, - там все недосказано. И потому не каждый человек, тем более, не каждый европеец, способен адекватно их воспринимать. Но бывают и невероятные истории. Например, Карл Гюстав Юнг однажды прочитав древнейшую «Тибетскую книгу мертвых», известную также под названием «Бардо Тхедол», отразил ее по-своему в теории о «коллективном бессознательном»…
Однако же, мы шагнули уже в двадцатый век в истории влияний и отражений японской культуры в России, а вот Европа и Америка осталась без нашего внимания. Вернемся же… в Туманный Альбион, через европейца Карла Гюстава Юнга, от России пойдем опять вспять временному потоку, поглядим, что происходило во Франции, коснемся Нового Света, поймем, что творилось в зеркальном двойнике Японии – в самой Великобритании.
« Железный занавес» еще не рухнул на Японских островах, а в Англии уже умер предтеча импрессионизма и даже больше – глашатай нового искусства в Европе.
Джозеф Маллорд Уильям Тернер (1775-1851) был сыном лондонского цирюльника, невероятно любившего… поэзию. Уильям сам тоже писал всю жизнь поэму «Обманчивость надежд», которую он так и не закончил. Это была поэма о всемирном потопе, вот фрагмент из нее:
…вернувшееся Солнце испаряло влажные пузыри земли,
Отражало ее утерянные формы, столь же эфемерные,
Как летняя мошка, которая кружит и умирает…
Удивительную вещь заметила я, когда готовила этот материал о культуре Японии. Оказывается, очень часто художники, опережавшие свое время, открывавшие новые горизонты для многих последователей, проводили свое детство и юность в портовых городах. Иногда начало их биографии буквально повторяется даже так: Кацусика Хокусай был приемным сыном зеркальщика, Уильям Тернер – сыном цирюльника, который немало времени проводит перед зеркалом… эти два художника даже жили параллельно (или – зеркально), хотя Тернер и младше на пятнадцать лет, но умерли они с разницей всего в два года.
К слову сказать, отец Оноре Домье, французского художника, предвосхитившего многие новые течения, тоже был… марсельский стекольщик, любивший поэзию и писавший стихи.
Детство Уильяма Тернера прошло в Лондонском порту, его игрушками были корабельные снасти, а море он знал и любил с самого детства. Быть может, это волны мирового Океана принесли ему таинственную весть о стране Восходящего Солнца… а может быть, что просто какой-нибудь старый матрос, побывавший все-таки в «закрытой» Японии, прихватил там гравюру-другую на память… так или иначе, Тернер прославился тем, что не пропустил ни одного восхода солнца за всю свою жизнь. Он вставал на рассвете, брал блокнот для зарисовок и уходил пешком далеко-далеко. Так он исходил едва ли не всю Англию. Он начинал с акварелей и, хотя при жизни был знаменит как мастер едва ли не академической, масляной живописи, именно акварели принесли ему всемирную славу после смерти, когда имя его было снова поднято на щит учителем Оскара Уайльда, поэтом, художником и теоретиком искусств Англии – Джоном Раскиным.
С конца 1790 годов Уильям Тернер сопровождает зачем-то названия своих картин в каталогах выставок цитатами из стихов своих любимых поэтов – о свете, временах года, атмосферных явлениях. Он ведет замкнутый образ жизни, не женат, у него нет семьи. Такой зеркальный вариант японского мастера искусств - бундзина…
Уильям Тернер, не имевший прямых наследников, завещал все свое значительное состояние на постройку приюта для неимущих английских художников, на открытие пейзажного класса в Академии художеств и на строительство картинной галереи Тернера – для своих многочисленных работ, подаренных им Англии. Он оставил творческое наследие в размере 20 000 рисунков и акварелей, несколько сотен холстов…
Ликуй, россиянин! Не только у нас не выполняют последнюю волю умершего человека, не только у нас не видят в упор доброй воли на пользу Отечества! Все денежное состояние Тернера отсудили себе какие-то отдаленные родственники, которых он при жизни и в глаза не видел. Его произведений они тогда не захотели, поэтому все рисунки, акварели и живопись запрятали подальше в музейные запасники. Он умер в 1851 году, а через несколько лет, японское искусство хлынуло в Европу…
А несколько раньше, в 1833 году, Уильям Тернер пишет акварель «Город на закате солнца» - портрет страны Заходящего Солнца, своей Англии. Он пишет работу, которую зеркально повторит во всех смыслах (даже в колорите) спустя тридцать лет во Франции Клод Моне, и уже его полотно даст название новому течению в живописи, перевернувшему все прежние представления окончательно. «Это – Впечатление» - скажет Клод Моне о своем холсте.
«Это – Сатори» - скажет любой дзен-буддист. Действительно, подобно вспышке молнии сверкнет на европейском небосклоне импрессионизм.
Когда Тернер писал свою акварель «Город на закате солнца», он не знал о том, что год назад во Франции родился Эдуард Мане, в семье крупного государственного чиновника. После окончания гимназии Эдуард Мане был определен отцом в морской корпус, несколько лет «ходил» по морям. Через несколько лет по написанию Тернером своей акварели, в Париже родился Клод Моне, но юность свою он провел в Гавре, городе портовом. В Париж приезжает с Антильских островов (!) и 25-ти летний Камилл Писсаро. Гораздо позже в Париж попадает и Винсент Ван Гог (1853-1890), который в свои 16 лет был отправлен учеником приказчика в торговую фирму Гупиль «Эстампы и картины» в Гаагу, город портовый и торговый. Поль Гоген родился в Париже, но детство свое провел в Перу, он был креолом. Гоген был матросом на больших кораблях и много путешествовал. Если даже и не все герои этого времени бывали во флоте или даже – в Океане, то все без исключения изучали и любили японское искусство. И коллекционировали его. Японскую ксилографию изучали и собирали Клод Моне, Тулуз-Лотрек, Дега, Матисс. Коллекция Винсента Ван Гога насчитывала около 400 цветных японских гравюр. «Все мое искусство строится на японцах» - признавался Ван Гог.
Одним из его кумиров был японец Утагава Хиросиге (1797-1858), достойный преемник методов Хокусая, знаменитый в «западном» мире своими графическими сериями «53 станции Токайдо» и «100 знаменитых видов Эдо». Винсент больше других проникся самою идеей японского искусства. Он покидает Париж, хочет жить в тишине среди природы, как истинный бундзин. В своих письмах к брату Винсент высказывает «дзэн-языческую» мысль: «…я вижу во всей природе, например, в деревьях – душу. Молодая рожь похожа на спящего младенца, затоптанная у края дороги трава на усталого рабочего…»
Прародитель названия «импрессионизм» высказывается о японцах иначе. « Я признаю их эстетику, основанную на намеках, их умение вызвать представление о предмете одной лишь тенью, представление о целом через фрагмент…» - Клод Моне ничего не пишет о японской этике.
А мы покинем с вами ненадолго и Париж, и Лондон. Мы отправимся с вами в Америку. По какому-то таинственному совпадению (или же по неизученному пока закону зеркальности), одновременно с падением железного занавеса в Японии, в 1855 году, в Бруклине малоизвестный журналист сам набрал и напечатал книгу из 11 своих стихотворений (800 экземпляров). Зеленый коленкоровый переплет, оттиск трилистника клевера, имени автора нет на обложке, только название «Листья травы». В «Песне о себе», в 24 главе автор впервые упоминает свое имя:
« Уолт Уитмен, космос, сын Манхеттена, буйный, чувственный…»
Уолт Уитмен (1819-1892), разослал напечатанную книжку ведущим писателям и поэтам США, ожидая реакции. Реакция последовала необычная. Например, известный поэт Джон Уитьер сжег присланный ему экземпляр. Джон Уитьер был квакером и посчитал содержание стихов безбожно-языческим. На Уитмена многие тогда набросились, но некоторые известные писатели его поддержали. Так что же такое написал Уолт Уитмен в своей маленькой книге?
А вот что, например:
Ребенок сказал: «Что такое трава?»
- И принес мне полные горсти травы.
Что мог я ответить ребенку?
Я знаю не больше него, что такое трава.
Может быть, это иероглиф, всегда один и тот же…
Что знал Уолт Уитмен о культуре Востока в целом, и о японской культуре в частности, тоже требует отдельного исследования. Но совершенно очевидно, что он мог многое знать, и даже определенно, многое он и знал. «Всегда один и тот же иероглиф…» Уитмен высказывает такую же «дзэн-языческую» мысль, как и Винсент Ван Гог:
Клянусь, я убежден, что каждый предмет, без исключения, наделен бессмертной душой…
В дальнейшем влияние Уитмена на литературу Америки и всего мира неизменно росло, особенно после его смерти, как это всегда и бывает. В России первым начал переводить Уолта Уитмена, как бы вы не удивлялись - Иван Тургенев. Он поначалу очень увлекся, но потом перестал. Лев Толстой писал о сыне Манхеттена: «Уолт Уитмен – очень интересный философский поэт. Он малоизвестен в России, а значительнее всех в американской поэзии…»
Интерес к Уитмену в России возрос на рубеже веков, « зеркально-параллельно» с интересом к восточной культуре. Его стихи переводят Константин Бальмонт и Корней Чуковский. Именно Чуковский способствовал популяризации Уолта Уитмена среди русских поэтов – поэзия Уитмена оказала значительное влияние на Велимира Хлебникова и Владимира Маяковского. И даже на Сергея Есенина. Стихи Уолта Уитмена построены на логическом парадоксе, метод, который потом активно будет использовать и Владимир Маяковский. И здесь придется вспомнить еще одно имя, хотя оно уже и не имеет, казалось бы, никакого отношения к Японии.
«Западный» мир пережил еще одно поэтическое потрясение в середине 19-го века.
В 1859 году английский поэт Эдвард Фицджеральд впервые в истории европейской литературы опубликовал переводы четверостиший Омара Хайяма. Книга Фицджеральда содержала 101 Рубаи и выдержала до конца 19 века 25 изданий. Звезда персидской поэзии разгоралась все ярче и переросла в «эпидемию», превратилась в моду в Европе, Америке и России.
А Рубаи Омара Хайяма построены, как правило, на логическом парадоксе. О «похожести» стихов Уолта Уитмена на Рубаи Хайяма коротко скажут вам следующие строки:
Радости рая во мне и мучения ада во мне…
Уолт Уитмен
Ад и Рай – это две половины души…
Омар Хайям
Конечно, каждый понимает, что персидский поэт, математик, философ, врач и астроном 11-12 веков не имеет никакого отношения к Японии… но имеет прямое отношение к культуре Востока. И невозможно было не сказать о нем здесь, где речь идет об отражениях, причем зеркальных, культуры Востока на Западе. «А кстати,- спросите вы, - почему здесь впервые сняты кавычки со слова запад? Почему до сих пор в статье слова «запад», «западный» и все производные были в кавычках?» Потому, что все относительно и если плыть все время на Восток, однажды попадешь на Дикий Запад, это знал уже Христофор Колумб. Значит, если плыть из Японии на Восток, окажешься в Америке. И стало быть, для Японии Америка – это Восток, а для Америки Япония – это Запад. Но почему-то мы рассматриваем вопросы культуры по старой, доколумбовой карте мира, не учитывая открытия Коперника вместе с Галилео Галилеем. И потому утверждение Киплинга о том, что «Запад есть запад, а Восток есть восток» справедливо только для… Солнца, которое неизменно встает на Востоке, а заходит на Западе. И еще для человека, который выбрал точкою отсчета, скажем, центр материка Евразия… точнее, «западный» центр материка.
А представьте на минуту, что точкою отсчета выбран центр Северной Америки. Для человека в этом центре Солнце восходит со стороны… Лондона, а заходит оно в Токио. Значит отсюда это выглядит так: островное Королевство Япония – это запад, а островное Королевство Великобритания – это восток. Поэтому я и называю эти страны зеркальными двойниками…
Поэтому нам пора возвращаться в Европу, чтобы все стало на свои законные места.
Итак, в 1854-1855 годах Япония открывает границы и становится активной участницей мировой культуры. В 1856 году в магазине Делатра в Париже художник Феликс Бракмон увидел сборник «МАНГА» Кацусика Хокусая, купил его, изучил, поразился и показывал многим художникам.
В 1863 году на Всемирной выставке в Лондоне впервые открыт Восточный павильон, где представлено искусство Японии. А в 1863 году в Париже впервые проходит «Салон Отверженных». В этом же году в Академии художеств Санкт-Петербурга впервые студенты устраивают бунт академизму, возникает объединение «Передвижников».
В 1867 году – японские гравюры представлены на Всемирной выставке в Париже.
В 1882 году Эдуард Мане показывает свою последнюю картину – «Бар в Фоли-Бержер», где за спиной француженки за барной стойкой отражается все кафе – весь мир в огромном… зеркале. Картину Эдуарда Мане, как и всегда, обругали и опять не допустили на выставку к академикам. А в 1883 году Мане умирает, через год академия показывает его персональную выставку, собирая невиданный до этих пор доход от продаж - 116 000 франков. Начинается эпоха «признания» импрессионистов. В 1890 году погибает Ван Гог, а Поль Гоген уезжает из Парижа.
Он пишет в письме: « …я еду на Таити… маленький остров в Великом Океане… Европе уготовано ужасное будущее – время господства золота. Все прогнило здесь – и люди, и искусство…»
В собрании Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина есть работа Поля Гогена таитянского периода – это натюрморт, названный автором «Попугаи».
Сюжет этой работы прост: на скатерти лежат три мертвых попугая какаду, а за ними возвышается благодушный, как всегда невозмутимый, ярко-оранжевый Будда. Настоящий художник нередко обладает даром предвидения на сто с лишним лет вперед…
Интерес к культуре и искусству Японии с тех пор не утихает, а напротив, периодически вспыхивает новыми радужными кругами. Одним из самых ярких и близких к нам по времени примеров может стать история Акиры Куросавы, совершившего очередной переворот в кинематографе и в головах «западных» кинематографистов.
Акира Куросава (1910-1998) был из древнего самурайского рода по линии отца. Его старший брат, Хейго, оказал большое влияние на Акиру в детстве. В 1933 году 27-летний Хейго Куросава с подругой совершают двойное самоубийство – харакири. «Достойный человек живет лишь до 30 лет, существование после – уродливо и непристойно» - так говорил старший брат будущего режиссера. Акира три года ничего не может делать после этого происшествия. Но уже с 1936 года он начинает работать на киностудии «ТОХО» у режиссера Кадзиро Ямамото. А в 1943 году он снимает первый фильм, сделавший его известным – «Гений дзюдо». В 1950 году Куросава снимает фильм «Расемон», уже с Тосиро Мифуне в главной роли. Это очень японский фильм и по этике, и по эстетике. Куросава использует при съемке… зеркала, создавая необычайные световые эффекты. Не слишком пытаясь разобраться в этике фильма, европейцы поражаются эстетике и дают японскому режиссеру «Золотую пальмовую ветвь» Каннского кинофестиваля. Куросава увлекается русской литературой и снимает два фильма: «Идиот» по Достоевскому и «Жить» по Льву Толстому. Эти фильмы имели невероятный успех в Японии, но были проигнорированы «западом»… какое все-таки это размытое понятие – Запад – не правда ли? Наконец, в 1954 году Акира Куросава снимает «Семь самураев», и этот фильм приносит ему сразу все: и всемирную славу, и множество подражателей, и еще больше врагов, и бессмертие, наконец. Потом еще будет многое: и фильмы «Трон в крови» и «Телохранитель», и открытие «КУРОСАВА ПРОДАКШН», и судебные разбирательства с «западными» режиссерами и кинокомпаниями за их откровенный плагиат. Куросаву повторяли и копировали все и едва ли не каждый его фильм: начиная от «Великолепной семерки» или «За пригоршню долларов» Серджио Леоне, совместно с Клинтом Иствудом, и вряд ли это уже можно было назвать «зеркальными отражениями». Столкнувшись со «скверным характером» потомка самураев, монополисты мирового кинематографа начали банкротить Куросаву. В 1971 году разорившийся Акира совершил «неудачное» харакири, то есть, он остался жив. У великого режиссера дрогнула рука. Он очень этого стеснялся и некоторое время ничего не делал, как после самоубийства брата. Но в 1975 году Куросава снимает совместно с нашим «Мосфильмом» еще один фильм, принесший, наконец, ему «Оскара» - это «Дерсу Узала».
Вся жизнь японского режиссера – это самурайская битва с «западом». За этические законы Японии, которые так никто и не понял. И я думаю, что до сих пор. В 1990 году Акира Куросава был все-таки удостоен премии Американской киноакадемии. Он прожил долгую жизнь. Как сказал бы его старший брат: «уродливо жить в этом возрасте». Только мы с этим вряд ли согласимся.
И, наконец, я хочу закончить свою такую долгую и, вероятно, сложную статью цитатой из произведения японского писателя, актера, режиссера, публициста, фотографа и летчика – Кимитакэ Хираока, более известного под псевдонимом Юкио Мисима (1925-1970).
25 ноября 1970 года Юкио Мисима возглавил монархический переворот в Японии, и, потерпев поражение, свершил харакири. Он не промахнулся, его рука не дрогнула. Вот какие странные слова вкладывает японский писатель в уста главного героя пьесы по имени Адольф:
«… я думаю, что слово «художник»… приобретает новый масштаб… Для того, чтобы сотворить Красоту, необходимо во что бы то ни стало ухватить самую суть ее, корень Красоты – как ты ее представляешь себе сам…
Понять: почему я – буря, отчего темнею, отчего безумствуют во мне ветер и дождь.
Понять – почему я велик…»
Пьеса эта называется - «Мой друг Гитлер».
Курсив в этой цитате мой. Чтобы заострить внимание именно на зеркальности. И в данном случае, даже на криво - зеркальности. На рубеже 19-го и 20-го веков болевший туберкулезом Масаока Сики выдвинул принцип художника, сясэй – отражение жизни и сопереживание объекту, вплоть до полного слияния с ним… но в королевстве кривых зеркал все наоборот, здесь «художник» творит красоту из себя, как он это сам себе представляет. Из новейшей истории минувшего века мы знаем, к чему приводит такая позиция.